говорю я. – Но я еще не закончила. 
На линии треск, потом Лалабелль раздраженно бросает:
 – Я знаю, что ты не закончила, черт побери. Если б закончила, я не названивала бы последние три часа по всем известным мне номерам. Где ты была?
 – Попала в автомобильную аварию.
 – Ты поломалась? Поэтому «Митоз» постоянно звонит?
 – Может быть. Так как у тебя дела?
 На том конце наступает пауза, потом она цедит:
 – Не очень. Одна из них вломилась ко мне в дом.
 – Зачем?
 – Чтобы убить меня, ты, идиотка!
 – Э-хе, – говорю я и подхожу к столу, чтобы пролистать папку. – Какая из них?
 Осталось всего четыре. Это не Художница, я точно знаю.
 – Какая разница? – злится Лалабелль. – Мне нужно, чтобы ты приехала и избавила меня от нее!
 – Разве у тебя нет охраны? – спрашиваю я.
 – Просто приезжай сюда, – говорит она. – И поторопись.
 – Но я разбила машину.
 – Ты… – начинает она и вздыхает. – О господи… Оставайся на месте, я пришлю за тобой кого-нибудь. Боже, все надо делать самой!
 Она отсоединяется, и секунду я стою с прижатой к уху трубкой и слушаю частые гудки. Черный кот опять трется об мои ноги, поэтому я кладу трубку на место и беру его на руки. Он мяучит и проводит лапой по моим волосам. Мне интересно, отличает ли он меня от своей хозяйки.
 – Я бы с радостью взяла тебя с собой, – говорю я ему. – Но внизу, думаю, тебе будет лучше.
 Он опять мяучит. Я чешу его за ушами, а потом, не спуская с него взгляда, беру трубку и набираю новый номер.
 Карточка испачкалась и помялась из-за постоянных перемещений из кармана в карман, но прочитать ее можно.
 Спенсер отвечает после второго гудка.
 – Ты нашла ее, – говорит он, затаив дыхание. – Где она?
 – Кого я нашла? – Я хмурюсь.
 Наступает пауза. Когда он заговаривает, его голос звучит гладко, как по маслу:
 – Ошибочка вышла; я подумал, что это женщина, которая выгуливает собак. Моя ши-тцу в третий раз за год убегает от нее. Солнышко, как ты? Не могу передать, как я рад, что ты позвонила. Судя по голосу, ты голодна. Как ты смотришь на то, что я заеду за тобой и мы сходим…
 – Расскажи мне о сделке, – говорю я, стараясь говорить очень тихо. – Пожалуйста.
 Повисает молчание. Когда Спенсер начинает говорить, его голос снова звучит гладко, как по маслу, и в нем буквально вибрирует едва сдерживаемый восторг. Я понимаю, что обе стороны этой беседы прилагают массу усилий. Что до меня, то я едва удерживаюсь от того, чтобы повесить трубку.
 – Все просто, – говорит он. – Действительно просто. Видишь ли, я люблю Лалабелль, на самом деле люблю, но ее новый план – это полное безумие. Дурдом. Я не хочу сказать, что эксклюзивность плохо идет в качестве рекламного трюка, но, черт побери, Портреты слишком ценны, чтобы можно было ими так легко разбрасываться. И ради чего? Чтобы привлечь внимание людей на пятнадцать минут перед началом следующего фильма? Мы взяли только тринадцать образцов, что, кстати, было не моей идеей. Я пытался объяснить ей, что нужно распространить франшизу на весь мир. По одной Лалабелль для каждого города в каждой стране мира! Как тебе такое?
 Я молчу. Через мгновение Спенсер снова говорит, на этот раз по тону слышно, что он немного нервничает:
 – Как бы то ни было, теперь, когда ты уже не в чане, у нас закончились запчасти. Я надеялся, что она прибережет нескольких на этот случай. Что, если случится авария? Может, это звучит грубо, но Лалабелль – это не человек. Она – индустрия. Знаешь, сколько рабочих мест зависит от ее существования? Не будешь же убивать курицу, несущую золотые яйца…
 Спенсер делает паузу, чтобы я могла вставить свое слово, однако я молчу. Через секунду он продолжает:
 – Прошу простить мой французский, но это, черт побери, с ее стороны высшее проявление эгоизма. Сделать все это, не спросив меня… Это некруто. Я как отец для этой девочки. И еще. Возможно, для тебя это не важно, но моя новая секретарша – полная идиотка.
 – Что за сделка? – снова спрашиваю я. Мои пальцы, обхватывающие трубку, побелели.
 – Ведь тебе не нравится убивать их, да? – настаивает он. – Других. Сколько осталось?
 – Четыре. Сейчас уже четыре.
 – Гм… Немного, но с этим можно работать. Вот суть сделки. Если ты будешь работать на меня, тебе больше не придется никого убивать. Как тебе такое?
 Я долго молчу, рассчитывая, что ему надоест ждать от меня ответа и он снова заговорит.
 – Ты не хочешь попробовать стать новой Лалабелль Рок? – спрашивает Спенсер.
 Хочу ли я? И что это означает? Я даже не знаю, чем целыми днями занимается Лалабелль. Она не ходит на вечеринки, не творит, не забирает детей из школы, не разгуливает по модному кварталу в красивых нарядах…
 – А что будет с остальными? – спрашиваю я.
 – Они сядут на скамейку запасных. На случай аварии, – говорит Спенсер. – Страховка. Ты же понимаешь – это просто хорошее деловое чутье.
 Может, это означает, что их спрячут на загородных виллах. Или что снова откроются крышки чанов. Дом, милый дом… Я пытаюсь вспомнить, каково это, и на меня накатывает тошнота.
 – А что, если б я захотела, чтобы одну из них освободили? – спрашиваю я. – Чтобы она не была страховкой. Чтобы она и дальше жила в Баббл-сити.
 Спенсер задумчиво хмыкает.
 – Ну… думаю, было бы здорово получить назад мою прежнюю Секретаршу. Ты говоришь о ней? Как она смотрит на то, чтобы покрасить волосы?
 Я вешаю трубку.
 Телефон звонит почти мгновенно.
 – Послушай, послушай, – быстро говорит Спенсер. – Не вешай трубку, послушай. Просто… Передай Лалабелль сообщение от меня, ладно? Если увидишь ее.
 – Что за сообщение? – спрашиваю я.
 Мною владеет настоятельное желание отодвинуть трубку от уха – а вдруг у нее вырастут зубы и она укусит меня?
 – Просто скажи ей, чтобы